Средство от Эболы и «научно-человеческая» революция

— Изначально отдел медицинской химии НИОХ СО РАН разрабатывал препарат против близкого к Эболе вируса Марбурга (они оба вызывают геморрагическую лихорадку). Эти вирусы, как известно, крайне патогенны, поэтому с ними опасно работать, нужны соответствующие уровни защиты, которые мало кто может обеспечить. Однако сейчас есть технология получения псевдовирусов — непатогенных вирусоподобных частиц. На них ставятся части нужного вируса, при этом псевдовирус остается безопасным, и вы можете изучать взаимодействие с ним вашего препарата. Стопроцентной корреляции между псевдовирусом и вирусом нет, но когда необходимо испытать за короткий срок сотни молекул, что очень дорого делать на вирусе, такой прием помогает. На псевдовирусе в Новосибирском государственном университете мы исследовали средства против вируса Марбурга. А когда перешли на Эболу, ее псевдовирусов в НГУ не было, и мы начали работать с «Вектором». Там есть подразделение, которое занимается созданием псевдовирусов Эболы. Затем посмотрели, как работает наш препарат на живом вирусе in vitro, и получили хороший результат, готовятся испытания на животных.

 

Отдел медицинской химии занимается разработкой низкомолекулярных соединений-лидеров в наиболее социально значимых терапевтических областях. Это онкология, нейродегенеративные заболевания, инфекционные заболевания бактериальной и вирусной природы, сердечно-сосудистые заболевания. Многие исследования ведутся совместно с ведущими медицинскими организациями России: Государственным научным центром вирусологии и биотехнологии «Вектор», Национальным медицинским исследовательским центром им. ак. Е. Н. Мешалкина, НИИ гриппа им. А. А. Смородинцева, НИИ эпидемиологии и микробиологии им. Пастера. 

 

 

— Наличие рядом такого мощного центра вирусологии, конечно, подвигло нас к тесному сотрудничеству. Это одно из двух самых серьезных в мире учреждений, занимающихся особо опасными инфекциями (второе — в США). История взаимодействия НИОХ СО РАН с «Вектором» длинная, порядка 20—25 лет уже. В частности, мы занимались поиском средства против ВИЧ вместе с Андреем Георгиевичем Покровским (директором Института медицины и психологии В. Зельмана в НГУ). 

 

Сейчас мы ведем совместные исследования по трем вирусным инфекциям: ГЛПС, Эболе и оспе. 

 

ГЛПС — это геморрагическая лихорадка с почечным синдромом, очень тяжелая болезнь. Распространена в Поволжье, на Урале, Дальнем Востоке. В народе заболевание называется «мышка», потому что вирус переносится мышами: человек вдыхает вместе с пылью частицы высохших экскрементов и заражается. Лекарств от этой болезни пока что нет. У нас есть большой совместный проект по ГЛПС, начиная от диагностики и вакцинации, которыми занимался «Вектор», до лекарственных препаратов, которые разрабатывает отдел медицинской химии НИОХ СО РАН.

 

 

— Это направления, которыми занимается «Вектор». Кроме того, всё это особо опасные инфекции, от которых сегодня практически нет защиты. 

 

 

— Действительно, в 1980 году Всемирная организация здравоохранения объявила о том, что оспа во всем мире ликвидирована и отменила всеобщую вакцинацию. Однако, во-первых, сейчас в Африке есть природные очаги оспы, и люди заражаются. Во-вторых, неопасные для человека разновидности вируса оспы склонны мутировать и могут превращаться в опасные. В-третьих, существует угроза биотерроризма. Вирус оспы хранится в двух местах в мире: в России — в «Векторе» и в США — в лаборатории Центра по контролю и профилактике заболеваний США, а также, вероятно, его можно получить искусственным путем.

 

Миллиарды людей вакцинировать одновременно невозможно, поэтому необходимы противооспенные препараты для лечения уже заболевших. Первый такой препарат был создан в США. В нашем институте (но не в нашем отделе) совместно с «Вектором» сделали его аналог — «НИОХ-14». Это великолепное средство, с высокой активностью, но мы сейчас ищем другие варианты. Почему? Дело в том, что вирус изменяется и со временем приобретет резистентность к препарату. Поэтому нужно искать вещество с другим механизмом действия на оспу. Устойчивость вируса рано или поздно возникнет, и мы должны быть к этому готовы.

 

  

 Старший научный сотрудник НИОХ СО РАН кандидат химических наук Анастасия Соколова в лаборатории отдела медицинской  химии института

 

 

— Сейчас все исследования — и по Эболе, и по ГЛПС, и по оспе — находятся на стадии НИР (научно-исследовательской работы. — Прим. ред.). У нас есть соединения-лидеры, которые можно было бы вести на доклинические испытания, есть большой опыт проведения доклиники, но пока что нет средств. 

 

Доклинические испытания — это целый набор тестов, который должен соответствовать GLP (good laboratory practice — надлежащей лабораторной практике. — Прим. ред.), куда входят и токсикологические тесты, и тесты, связанные с фармакокинетикой, то есть распределением вещества в организме по времени, и другие проверки. Всё это — серьезная, трудоемкая, дорогая работа. Такие исследования давала возможность проводить государственная программа «Фарма 2020», к сожалению, она практически закончена.

 

 

— Работа продолжается. Да, мы нашли соединения-лидеры, но никто не может гарантировать, что завтра не понадобятся другие. Мы каждый день делаем новые вещества, тестируем, анализируем.

 

Для чего? Мы уже говорили о том, что вирусы мутируют. Кроме того, каждый человеческий организм имеет уникальную генетику, уникальный метаболизм, свои особенности строения, поэтому одни и те же препараты могут подойти не всем. Сейчас много говорят о персонализированной медицине, но этот термин в основном применяется к коррекции доз одного и того же препарата у разных пациентов, а ведь зачастую это должны быть не разные дозы, а вообще разные соединения. 

 

Развитию персонализированной медицины призвано помочь создание больших библиотек химических соединений, над которыми как раз работают медицинские химики, улучшая потенциальные препараты от той или иной болезни или даже просто создавая их аналоги, но с другим механизмом действия.

 

 

— Когда вы понимаете, что вы дарите человеку день, неделю, месяц жизни — вот что мотивирует. Безусловно, мне интересна наука. Но органическая химия — безгранична, так как безгранично возможное количество разных молекул. И здесь интереснее всего, по моему мнению, то, что может приносить пользу людям.

 

Рано или поздно это коснется всех. Если бы вы знали, против какого количества болезней вообще ничего нет... Конечно, поиск лекарственных соединений — это непросто. Мы только подступаемся к таким болезням, как рак, нейродегенеративные заболевания. Но всё же, на мой взгляд, человечество недостаточно внимания уделяет созданию новых препаратов, разработке медицинских технологий. В космос мы можем полететь, а себя вылечить — нет. А ведь это — главное.

 

Когда я еще был аспирантом, в 1970-е годы, у нас был преподаватель по марксистко-ленинской философии, он говорил, что скоро закончится научно-техническая революция и начнется «научно-человеческая». Мы над ним смеялись, а теперь понятно, что он был прав.